Цивилизационная идентичность России

Понятие «цивилизация» применительно к России не получило в нашей историографии сколько-нибудь разработанного и концептуального значения. Российская история изображалась в ней преимущественно как история государства или народа, как история культуры, но ничего подобного «Истории цивилизации в Англии» Г. Бокля или «Истории цивилизации по Франции» Ф. Гизо мы в ней не найдем. О «России как цивилизации» стали писать сравнительно недавно и явно под воздействием происшедших в ней перемен.

Избранная пришедшими к власти реформаторами стратегия модернизации России по образцу этих стран, названная стратегией «вхождения в современную цивилизацию», заставила задуматься о том, в какой мере эта стратегия учитывает российскую специфику, считается с ней.

Для подобного вывода есть, казалось бы, все основания. Явная неудача проводимой экономической реформы, задуманной по рецептам западной науки, наводит на мысль о том, что не все в этой науке адекватно срабатывает на российской почве.

Россия как бы не укладывается целиком в научное ложе, созданное по мерке западного общества, не открывается полностью принятым там методам анализа и стандартам научного объяснения. Что-то сохраняется в остатке, что затем ломает все расчеты и рушит все ожидания.

Как России порой трудно понять Запад (не говоря уже о том, чтобы быть им), так и Западу трудно понять Россию, представить ее в терминах собственной научной рациональности. Ситуация, казалось бы, типичная для встречи одной цивилизации с другой.

В действительности не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Россию трудно представить и как совершенно особую, окончательно сложившуюся и во всем отличную от Запада цивилизацию, хотя подобные попытки и предпринимаются разными авторами из лагеря почвенников и традиционалистов.

Ее называют то православной, то восточнославянской, то евразийской цивилизацией — в зависимости от того, какой признак берется за основу — конфессиональный, этнокультурный или геополитический. Но может ли каждый из этих признаков и даже все они вместе служить основанием для существования особой цивилизации? Будь так, вопрос об отношении России к Западу решался намного проще, не переживался бы как одна из мучительных проблем российской истории.

Ведь в сознании россиян постоянно жила тема не только их особости и самобытности, но и их отсталости, недостаточной развитости по сравнению с Западом. Эта западническая тема, наряду со славянофильской (то, что западники считали отсталостью России, славянофилы оценивали как ее самобытность), является сквозной в истории русской общественной мысли. Она вообще не могла бы возникнуть, не будь Россия в чем-то страной европейского типа, находись она целиком за пределами западного мира.

Чтобы сравнивать себя с Европой, даже в пользу последней, надо в каком-то смысле уже быть Европой, ощущать свою близость с ней. Многие страны внеевропейского региона, также переживающие процесс модернизации, не возводят свою несхожесть с Европой в общенациональную проблему, не испытывают по отношению к ней чувства собственной неполноценности.

Столкновение этих основных русских тем – самобытности и отсталости – говорит о том, что вопрос о цивилизационной идентичности России остается открытым, не имеет пока однозначного решения, провоцирует взаимоисключающие мнения. Одни тянут к современному Западу, другие – к православному и монархическому прошлому, третьи мечтают о реставрации коммунистического режима.

На нашем пространстве как бы сталкиваются между собой разные России, между которыми трудно пока обнаружить что-то общее. Мы либо грезим о своем прошлом, либо проклинаем его. Кто-то не приемлет ничего, что связано с Западом, что идет от него, для кого-то даже слово «патриотизм» является бранным. И каждый видит в другом заклятого врага России.

Поиск этот далеко не закончен, о чем свидетельствует длящийся несколько столетий спор о том, чем является Россия – частью Запада или чем-то отличным от него. На отсутствие решения указывает и постоянно возрождающийся в российском сознании интерес к «русской идее». Если Запад осознает себя как уже сложившуюся цивилизацию, то Россия – еще только как идею (разумеется, по-разному трактуемую), существующую более в голове, чем в реальности.

Подобное направление мысли выходит на первый план там, где реальность находится еще в состоянии брожения, не отлилась в законченную форму, не застыла в своей определенности. И в нынешнем своем виде Россия являет собой пример страны, не столько обретшей свою цивилизационную идентичность, сколько в очередной раз осознавшей необходимость ее обретения.