Схоластика

Латинское слово scholastica происходит от греческого σχολαστικός («школьный», «школярский») и в современной историко-философской науке служит обозначением совокупности спекулятивных — философских («диалектических») и богословских — способов рассуждения, ставших господствующими в западноевропейской (латинской) культуре в Средние века (XI — XIV вв.).

Выделяются два основных аспекта значения этого термина: негативный и позитивный.
Первый (схоластика как «школярская философия» или «школярское богословие») проистекает из многочисленных текстов писателей Ренессанса и эпохи Просвещения, стремившихся в прошлом увидеть и разделить все «живое» и «мертвое», «вечно новое» и «давно устаревшее», т. е. в конечном счете «Античность» и «средневековое варварство» (варварство в мысли и варварство в речи), и через отказ от безжизненных и бесполезных — «схоластических» — дефиниций обратиться к культуре живого и действенного слова. Другой аспект значения этого термина (схоластика — «школьная философия» или «школьное богословие») связан непосредственным образом с деятельностью средневековых школ и, начиная с XIII в., — средневековых университетов.

Главный предмет изучения составляли «семь свободных искусств» (septem artes liberales), канон которых прочно держался со времен поздней Античности: «тривий» (лат. trivium, букв. «трехпутье») — грамматика, риторика и диалектика — и «квадривий» (лат. quadrivium, букв. «четырехпутье») — арифметика, геометрия, астрономия, музыка. Науки «квадривия» в раннее Средневековье, как правило, не имели успеха и разрабатывались крайне слабо.

Подчинение мысли авторитету догмата, в соответствии с формулировкой Петра Дамиани (XI в.) «философия есть служанка богословия» (philosophia ancilla theologiae; см. Петр Дамиани. О божественном всемогуществе, 5), — является базовым принципом всей средневековой философской и богословской ортодоксальной культуры.

Вместе с тем для схоластики в целом характер соотношения между разумом и верой мыслился необычайно рассудочным и подчинявшимся универсальной системности.
Предполагалось, что всякое знание — о сотворенных вещах и о Боге — может быть знанием в двух отношениях: или знанием сверхъестественным, приобретаемым через посредство божественного откровения, или, напротив, естественным, обретаемым
человеческим разумом в неустанном искании.

Норму первого знания содержат в себе тексты Писания в сопровождении авторитетных святоотеческих комментариев, норму второго — тексты античной философской традиции — Платона и особенно Аристотеля, окруженные авторитетными комментариями позднеантичных и арабских мыслителей.

Вполне характерным для «высокой схоластики» является именование Аристотеля просто Философом (Philosophiae). С точки зрения средневековой схоластики потенциально в той и другой совокупности текстов дана уже истина во всей своей полноте; чтобы выявить истину, привести ее из состояния потенциального в актуальное, нужно прежде всего должным образом интерпретировать текст и затем дедуцировать всю совокупность заложенных в тексте следствий при помощи адекватно построенных умозаключений.

Можно сказать, что схоластика по преимуществу есть философия в форме интерпретации текстов — Писания и Предания (богословского и философского). В этом смысле она представляет контраст, с одной стороны, по отношению к философии Нового времени с ее постоянным стремлением выявить истину через анализ опытных данных, с другой — по отношению к мистике с ее неустанным влечением к усмотрению истины в экстатическом созерцании.

В текстах, по праву считавшихся авторитетными, схоластика находила не только ответы на те или иные вопросы, но и вопросы, оставшиеся без ответа, затруднения, призывавшие к новой и напряженной деятельности ума. Сознание невозможности разрешить все вопросы при помощи только отсылки к авторитету обосновало возможность и нужность схоластической дисциплины.

От античной философии схоластика унаследовала убеждение в том, что мир в своей основе рационален и потому рациональное знание о мире возможно и достижимо.
Познание вещей означает прежде всего познание их сущности, их существенных характеристик; эти характеристики определяют «вид», «форму» каждой вещи, и они же позволяют подвести вещь под общее понятие.

Сущность вещи полностью доступна познанию, поскольку у сущности и понятия одна и та же структура; они отличаются только своим местопребыванием: сущности существуют в вещах, понятия — в уме человека. Хотя Аристотель наряду со «вторичными сущностями» (родами и видами) говорит также о «первых сущностях», обозначающих конкретные, чувственно воспринимаемые вещи, однако в аристотелевской метафизике под рационально постижимой сущностью — аналогом общего понятия — подразумевается, как правило, нечто умопостигаемое, не являющееся само по себе предметом чувственного восприятия.

Аристотелевское учение о сущности становится ядром схоластических доктрин. Однако в процессе их построения происходит переосмысление аристотелевской метафизики; ряд моментов, присутствующих в ней в неявной форме, выходят на первый план. Это было обусловлено новыми задачами, которые предстояло решить средневековым теологам: с помощью понятийно-рациональных средств выразить христианское учение о Боге, мире и человеке.

Опираясь на известные слова библейского текста: «Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий», средневековые теологи отождествили Бытие с Богом. В уме христианина нет ничего выше Бога, а поскольку из Священного Писания известно, что Бог «есть Сущий», то отсюда делается вывод, что абсолютно первый принцип есть бытие. Поэтому Бытие занимает центральное место в доктринах христианских теологов, вся средневековая теология и философия оказываются не чем иным, как учением о бытии в буквальном смысле этого слова.

Впервые внутри христианской культурной традиции формально-логический («схоластический») метод к рассмотрению онтологическо-теологической проблематики был применен человеком, чье творчество и судьба в очень значительной степени принадлежали Античной эпохе, — министром остготсткого короля Теодориха, переводчиком, богословом, поэтом, «последним римлянином» — Боэцием.