Чужой среди своих

На трудности в работе накладывались постоянные конфликты с государственной системой управления образованием.

Помните словечко «дамсоцвос» из «Педагогической поэмы»? Так вот, Макаренко долгое время не мог быть напечатан в советской педагогической прессе за одно лишь это, так любимое им слово. Ведь до конца 20-х годов подобные газеты и журналы курировал один из создателей и руководителей Главного управления социального воспитания и политехнического образования Наркомпроса РСФСР Михаил Эпштейн.

Нельзя, однако, сказать, что Макаренко вовсе был забыт довоенной педагогической печатью. Время от времени о нем писали, имени, впрочем, не называя.

Перед нами стенограмма выступления Н.К. Крупской на VIII съезде ВЛКСМ, опубликованная в мае 1928 года: «Нужно объявить решительную войну появляющимся пережиткам старого: системе наград, отметок, похвал, наказаний и поощрений. В одном из детдомов Украины введена шкала проступков и наказаний. Есть в этой шкале и такие проступки, за которые полагается… битье! Заведующий этим детдомом посылает ребят в лес за прутьями. Причем часто принесший эти прутья ими же бывает и выпорот. Дальше этого идти уже некуда. Эти единичные явления, вырастая, смогут представить серьезную угрозу нашей советской системе воспитания»!

Такие чрезвычайно искаженные слухи о соревновательных и дисциплинарных принципах колонии имени Горького, будучи озвученными, с высокой партийной трибуны, создавали крайне отталкивающий образ или, как бы мы сегодня сказали, негативный имидж метода Макаренко в партийных кругах СССР. В образовательных кругах у него были другие, еще более убежденные «ученые враги».

В том же 1928 году в Наркомпросе УССР обсуждался доклад А.С. Макаренко о системе его работы. Вывод, а точнее, приговор «просвещенцев» звучал так; «Может быть, с точки зрения материального обогащения колонии все это и полезное дело, но педагогическая наука не может в числе факторов педагогического влияния рассматривать производство… Признать предложенную систему несоветской».

Если уж Макаренко антипедагогичный и «несоветский», то кто ж тогда?.. – удивляемся мы сегодня. А в то время разговор с «врагами соввласти» на местах, как правило, был коротким. Кое-какую поддержку, конечно, мог оказать покровитель и добрый литературный гений Макаренко, создатель «социалистического реализма» Максим Горький, но в 20-х и к нему еще не очень прислушивались.

С почти аристократическим презрением до разгромного постановления ЦК ВКП(б) 1936 года «О педологических извращениях…» смотрели на Макаренко и педологи. Хотя уж им-то, большей частью социогенетистам, левакам и поклонникам троцкистских «трудовых армий», можно было не морщиться от звуков коммунарских барабанов и горнов.

«Среда влияет, коллектив воспитывает…» Но тут-то и выяснялось, что все это – лишь громкие фразы. Леваки не могли принять ни реальное, не нуждающееся в палке коллективное самоуправление, ни уравнивающую вождей и массу трудовую дисциплину. Одно дело – разглагольствовать о «воспитании трудящихся масс», другое – равноправно трудиться самим.

Вот, скажем, детство героя. Антоша, этот будущий «укротитель шпаны», был хилым и близоруким, авторитет его среди сверстников измерялся отрицательными величинами: гопники города Крюкова частенько его поколачивали и отжимали гривенники в свою пользу.

Юные годы. Будущее светило защищает диплом на интересную тему: «Кризис и крах современной педагогики». Зрелость ещё интереснее. Антон Семёнович спокойно работает в аппарате НКВД, при этом имея родственника за границей. И не какого-нибудь «правнучатого племянника со стороны свояка», а родного брата Виталия. Брат, между прочим, живёт во Франции и является эталонной «белогвардейской сволочью», поскольку служил офицером под началом Деникина.

А советский патриот Макаренко открыто пишет брату-белоэмигранту: «Я живу среди тёмных дикарей. Здесь мерзость запустения. Ничего похожего на твою жизнь… Ты в Ницце – об этом можно только мечтать!» И – ничего страшного, никаких репрессий! Более того – орден Трудового Красного Знамени.

Ответов припасено в достатке. Дескать, в колонии Макаренко оказалось много беспризорников из «благородных» семейств, попавших под «цунами» революции и Гражданской войны: «Эти подростки ещё сохраняли дворянские понятия справедливости, законности, чести и уважения к труду. Они-то и воплощали в колониях потерянный рай своего детства. А наивная и беспомощная система Макаренко здесь ни при чём». На самом деле придётся признать, что «ни при чём» здесь как раз подобного рода измышления.

Выходит, нет ничего удивительного в том, что Макаренко, будучи фактически оставлен и осмеян своими коллегами, не нашел работы нигде, кроме ГПУ.

Этот человек, по существу ни на что особенное в советской педагогике не претендовавший, постепенно превратился в ее знамя, своего роду икону, а после смерти стал оцениваться как целая эпоха, загородив собой множество не менее талантливых современников.

Можно, конечно, ссылаться на сталинский «культ», неизбежно порождавший рядом с собой иные «малые культы» ведомственных масштабов. Но вот уже отошли в прошлое Стаханов и Папанин, Лысенко и Ворошилов, челюскинцы и герои войны в Испании. А Макаренко по-прежнему издают, читают, обсуждают. Он интересует теперь не столько ветеранов коммунистического труда, сколько студентов и молодых учителей, сформировавшихся уже после падения революционных идеалов, ни в какой коммунизм не верящих и строить его не собирающихся. Его наследие по-прежнему ценят и за рубежом. В чем тут дело?

На мой взгляд, прежде всего в вере. В том, что Макаренко не ставил экспериментов над безжалостно выброшенными из общества детьми, а верил в их человеческое возрождение, и, что еще важнее, заражал своей верой их самих. Не пресловутой эгоистической «уверенностью в себе», а именно верой в себя лучшего, «завтрашнего», того, кем еще нужно стать.

Безбожник Макаренко вряд ли бы согласился с этим, но корни его веры, его педагогической работы, а главное – корни духовных запросов и потребностей детей, с которыми он работал, не могли не быть православными.

Колонисты освоили сложнейшие технологии, успешно работали и давали хай-тек-продукцию своего времени. Это было смело до безумия. Попробуйте себе представить современную колонию для несовершеннолетних, которая наладила бы выпуск, скажем, компьютерных игр или антивирусных систем. Не бывает? А вот тогда очень даже было!

То же самое с коллективизмом. Если немцы, изучавшие и внедрявшие систему Макаренко, делали ставку на труд, то японцам очень понравилось сочетание ответственности и творчества, а также круговой коллективной поруки.

И вдвойне обидно, что эти самые принципы Макаренко теперь возвращаются к нам. В виде «корпоративных мероприятий», «тим-билдинга» и «умения работать в команде». В виде «воспитания сотрудника путём повышения его мотивации».

Это всё придумал и воплотил Макаренко. Но – нет пророка в своём отечестве. Его труды у нас не переиздавали довольно долго. Кстати, последнее переиздание его собрания сочинений было осуществлено – вот где позорище-то! – одной западной косметической компанией. С характерным предисловием: «Он сделал для процветания нашей фирмы больше, чем кто бы то ни было».